Собственник - Страница 103


К оглавлению

103

Мучительная неизвестность терзала Джун… Босини не приходил…

Около шести часов вечера старый Джолион вернулся домой от сына, где теперь он почти ежедневно проводил по нескольку часов, и справился, у себя ли внучка. Узнав, что Джун пришла совсем недавно, он послал за ней.

Старый Джолион решил рассказать Джун о своём примирении с её отцом. Что было, то прошло. Он не хочет жить один, или почти один, в этом громадном доме; он сдаст его и подыщет для сына другой, за городом, где можно будет поселиться всем вместе. Если Джун не захочет переезжать, он даст ей средства, пусть живёт одна. Ей это будет безразлично, она давно уже отошла от него.

Когда Джун спустилась вниз, лицо у неё было осунувшееся, жалкое, взгляд напряжённый и трогательный. По своему обыкновению, она устроилась на ручке его кресла, и то, что старый Джолион сказал ей, не имело ничего общего с ясными, вескими, холодными словами, которые он с такой тщательностью обдумал заранее. Сердце его сжалось, как сжимается большое сердце птицы, когда птенец её возвращается в гнездо с подбитыми крыльями. Он говорил через силу, словно признаваясь, что сошёл в конце концов со стези добродетели и наперекор всем здравым принципам поддался естественному влечению.

Старый Джолион как будто боялся, что, высказав свои намерения, он подаст плохой пример внучке; и, подойдя к самому главному, изложил свои соображения на тот счёт, что «если ей не понравятся его планы, пусть живёт, как хочет», в самой деликатной форме.

– И если, родная, – сказал он, – ты почему-нибудь не уживёшься с ними, что ж, я всё улажу. Будешь жить, как тебе захочется. Мы подыщем маленькую квартирку в городе, ты там устроишься, а я буду наезжать к тебе. Но дети, – добавил он, – просто очаровательные.

И вдруг посреди таких серьёзных, но довольно прозрачных объяснений причин, заставивших его переменить политику, старый Джолион подмигнул:

– То-то будет сюрприз нашему чувствительному Тимоти. Уж этот юноша не смолчит, голову даю на отсечение.

Джун слушала молча. Она сидела на ручке кресла, выше деда, и старый Джолион не видел её лица. Но вот он почувствовал на своей щеке её тёплую щеку и понял, что во всяком случае тревожиться по поводу её отношения к такой новости нет нужды. Мало-помалу он расхрабрился.

– Ты полюбишь отца – он хороший, – сказал старый Джолион. – Замкнутый, но ладить с ним нетрудно. Вот сама увидишь, он художник, художественная натура и все такое прочее.

И старый Джолион вспомнил о десятке, примерно, акварелей, хранившихся у него в спальне под замком; с тех пор как у сына появилась возможность стать собственником, отец уже не считал их такой ерундой.

– Что же касается твоей… твоей мачехи, – сказал он, с некоторым трудом выговаривая это слово, – то она очень достойная женщина, немножко плаксивая, пожалуй, но очень любит Джо. А дети, – повторил он, и слова эти прозвучали музыкой среди его торжественных самооправданий, – дети просто прелесть.

Джун не знала, что в этих словах воплощалась его нежная любовь к детям, ко всему слабому, юному, любовь, которая когда-то заставила старого Джолиона бросить сына ради такой крошки, как она, и теперь, с новым поворотом колеса, отнимала у неё деда.

Но старого Джолиона уже беспокоило её молчание, и он нетерпеливо спросил:

– Ну, что же ты скажешь?

Джун соскользнула на пол; теперь настал её черёд говорить. Она уверена, что все получится замечательно; никаких затруднений и быть не может, и ей совершенно все равно, что скажут другие.

Старого Джолиона передёрнуло. Гм! Значит, говорить всё-таки будут. А ему казалось, что после стольких лет уже и говорить не о чём. Что ж! Ничего не поделаешь! Однако он не одобрял отношения внучки к тому, что скажут люди: она должна считаться с этим.

И всё же старый Джолион промолчал. Ощущения ею были слишком сложны, слишком противоречивы.

Да, продолжала Джун, ей совершенно все равно; какое кому дело? Но ей бы хотелось только одного, – и, чувствуя, как она прижимается щекой к его коленям, старый Джолион понял, что тут дело нешуточное. Раз уж он решил купить дом за городом, пусть купит – ну, ради неё – этот замечательный дом Сомса в Робин-Хилле. Он совсем готов, он просто великолепный, и все равно там никто не будет жить теперь. Как им хорошо будет в Робин-Хилле!

Старый Джолион уже был начеку. Разве этот «собственник» не собирается жить в новом доме? С некоторых пор он только так и называл Сомса.

Нет, сказала Джун, не собирается; она знает, что не собирается.

Откуда она знает?

Этого Джун не могла сказать, но она знала. Знала почти наверное. Ничего другого и быть не может: все так изменилось. Слова Ирэн звучали у неё в ушах: «Я ушла от Сомса. Куда мне идти?»

Но Джун ничего не сказала об этом.

Если бы только дедушка купил дом и заплатил по этому злополучному иску, которого никто не смел предъявлять Филу! Это самое лучшее, что можно придумать, тогда все, все уладится.

И Джун прижалась губами ко лбу деда и крепко поцеловала его.

Но старый Джолион отстранился от её ласки, на лице его появилось то строгое выражение, с которым он всегда приступал к делам. Он спросил, что она такое задумала. Тут что-то не то, она виделась с Босини?

Джун ответила:

– Нет, но я была у него.

– Была у него? С кем?

Джун твёрдо смотрела ему в глаза.

– Одна. Он проиграл дело. Мне всё равно, хорошо или плохо я поступила. Я хочу помочь ему и помогу.

Старый Джолион снова спросил:

– Ты видела Босини?

Взгляд его, казалось, проникал ей в самую душу.

И Джун снова ответила:

– Нет; его не было дома. Я ждала, но он не пришёл.

103